Нунций в раздражении сыпал словами, а Нойман мстительно улыбнулся — он недолюбливал этого импульсивного отца церкви, которому прямо мешал этот южный итальянский характер, но очень ценил его другие качества, а потому докончил, чеканя каждое слово по отдельности:
— Я встретил там брата Андреаса фон Верта, последнего из «хранителей», командора ордена Святого Креста!
— Что? Андреаса фон Верта?
Нунций захлопал глазами, еще не понимая сказанного, но спустя несколько секунд побледнел. Голос охрип за мгновение, и он прошипел, выталкивая слова из горла:
— Так он не погиб на Каталаунских полях?! Боже мой! Пятнадцать лет, пятнадцать лет прошло… Ты не ошибся?
Такая дикая надежда прозвучала в голосе священника, что Нойман, не мешкая, ответил:
— Это исключено, святой отец! Он дрался там с кастеляном пана Сартского Ярославом Замосцким…
— Убил его?
— Нет, — ответил Нойман, и тут же лицо нунция смертельно побледнело. И купец заторопился, сыпля словами: — Вы меня неправильно поняли. Был не поединок, была обычная драка — командор на моих глазах оглоблей огрел несколько стражников кастеляна, а последнему сломал колено.
— У него что, меча не было?
— Они с кастеляном говорили о какой-то клятве, данной пятнадцать лет тому назад, что брат-командор к нему железом более не прикоснется, но ноги сломает!
— Я вспомнил, — воскликнул нунций, утирая со лба капельки пота. — Такая клятва была дана тогда. И он ее исполнил… Невероятно! Как выглядит сейчас командор Андреас?
— Лет за пятьдесят, лицо в шрамах. Волосы русые, с обильной сединой. С ним юноша, очень похожий на него. Командор один раз назвал его сыном. Одежда у обоих простых воинов, кожаные доспехи, плохонькие мечи. Орденских плащей не было…
— Он не безумец, чтоб в таком одеянии по владениям Сартского разъезжать. Участь брата Зарембы…
— Да, кстати, о нем. Пан кастелян подписал крестоцеловальную грамоту, что обязуется отдаться в руки ордена, если его сюзерен не отпустит в течение недели захваченного им подло рыцаря ордена Зарембу и его людей, честно, купно и оружно. Пан Ярослав такую грамоту подписал и крест на сем целовал. Я присутствовал и собственною рукою писал эти грамоты, ибо у командора письменных принадлежностей не имелось…
— Не может быть!
— Пан кастелян страдал от боли… И от страха — вы знаете, святой отец, как командор умеет его вызывать. А бумага — вот она, — купец достал свиток и с поклоном передал нунцию. — Это копия грамоты, командор специально приказал ее сделать и отдал мне на хранение.
— Он вас узнал?
— Да, еще вечером за столом, как пришел мой обоз. Мы с ним пили вино. Много выпили, очень много, святой отец…
— Я отпускаю тебе этот грех! — с улыбкой произнес нунций. Усталость исчезла, стало радостно на душе, которую обуяла лихорадочная жажда деятельности — новость была ошеломительной.
— Я принял его за странствующего рыцаря, к моему стыду. Я просто не узнал его, в голове не укладывалось, что может произойти такое чудо…
— Все в руках Божьих! — назидательно произнес нунций и перекрестился. Купец тут же последовал его примеру и продолжил говорить:
— Зато он узнал, назвал Нойманом, хотя я раньше сказал ему, что меня зовут Новаком. Я просто был пьян, а потому даже предложил ему сопровождать мой обоз до Праги за десять злотых.
— Ты поскупился, сын мой, — усмехнулся нунций. — С ним были воины, кроме этого юноши?
— Нет, но когда мы услышали звон мечей и выбежали на двор, то командор закричал орденский клич, и мой Арни тут же вмешался, зарубив ляха. А потом сказал мне, что возвращается обратно в орден. Он тоже узнал командора и накинул на того красный плащ — рубашка была порвана, а на груди были видны знаки крестоносца.
— Ты их разглядел? — нунций впился взглядом в своего тайного конфидента, а проще говоря, шпиона.
— Нет, но Ядвижка, что вечер с ним провела, а потом на ночь удалились вместе, сказала о том слуге трактирщика, а мой человек подслушал. Там нанесены были круг, крест и древо. К сожалению, я об этом узнал лишь после схватки во дворе!
— Это командор! — прошептал нунций и стиснул зубы — его колотило от нервного напряжения. — И где он был столько времени?!
— У меня есть соображения по этому поводу, святой отец, — вкрадчиво произнес купец, прекрасно слышавший последние слова. И видя, что нунций ничего не отвечает, а молчание есть знак согласия, то заговорил, принизив голос до шепота.
— На нем простой золотой крестик, но чеканка явно византийская. А цепочка так просто чудо — я такой изящной и тончайшей работы еще не видел. Колечко к колечку, все похожи, а их и разглядеть толком нельзя. И раз крестился он как все ортодоксы — справа налево… Вот тут-то я и призадумался — с чего это германский рыцарь, пусть и обедневший, уж больно плохо был одет, а крестится, как ромей…
— А ведь это объясняет его долгое отсутствие и в какой-то мере внезапное появление!
— Вы имеете в виду «духовную» великого магистра, святой отец?
— Не только ее. Святой престол еще двадцать лет назад…
Нунций не договорил и задумчиво посмотрел на купца — глаза священника приняли странное выражение.
— Ну что ж, сын мой. Ты славно потрудился во благополучие нашей матери церкви. Я отпишу о том в Лиенц. А пока тебе предстоит сделать несколько важных дел, о которых мы сейчас и поговорим…
— Ответь мне, брат, что точно означают знаки на моей груди. Ведь я ни ухом, ни рылом… Виноват! Совсем не знаю таинства этой загадочной надписи. Вернее, что она обозначает здесь.