Чудесные пряди русых волос обрамляли личико с ямочками на щеках, немного перемазанных дорожной пылью. Пухлые губы что-то шептали, а голубые глаза светились такой небесной лазурью, что на груди разом полегчало, а сердце лихорадочно забилось.
Андрей почувствовал, что жар прилил к его щекам, но ничего поделать с собой не мог. Он влюбился в эту обворожительную паненку, влюбился с первого взгляда, окончательно и бесповоротно.
«Успокойся, старик, ты не в ее вкусе, — собрав всю свою волю в кулак, осадил он нахлынувшую страсть. — Ты ей в отцы годишься, а не в любовники. Да и целибат у тебя! И посмотри — трупы кругом, а ты о чем думать стал, казанова хренов?!»
— Дай прикоснуться губами к твоему благословенному плащу, святой отец! — Дрожащий голос юной женщины словно вылил ведро бензина на дымящиеся угли кое-как притушенного в душе пожара. — Дай припасть к твоим коленям, отче!
Андрей не успел отвернуться, как молодая женщина опустилась перед ним и крепко прижалась грудью к его коленям, обхватив их руками, поцеловала запыленный плащ.
Затем ее щека, очень горячая, он почувствовал ее через одежду, прямо обжигающая — плоть, и так бунтующая от добровольно-принудительного целибата, этого прикосновения не выдержала и воспрянула, к его великому ужасу.
— Не плачь, дочь моя, не п-пл-лачь, — заикаясь от стыда и кое-как сдерживая яростное возбуждение, Андрей с силою развел ее руки и поднял с колен.
Паненка продолжала плакать, и Андрей вздохнул с нескрываемым облегчением — он серьезно опасался, что женщина почувствует через ткань его неслыханный позор. Но вроде пронесло…
— Ваша светлость, вы вовремя спасли нас. Я вам так благодарна! — Молодая пани продолжала плакать, и Андрей уже совершенно по-отцовски бережно гладил ее по волосам, утешая.
Но держался от девушки на приличном для интимного разговора расстоянии — возбуждение еще не схлынуло, а еле сдерживаемая плоть продолжала бунтовать.
— Вы куда шли, дочь моя? — спросил Андрей, желая перевести разговор на другие рельсы.
— В орденский замок у «Трех дубов», отче. Мой деверь…
Молодая женщина дернулась в его руках, лицо стало жалобным, и она разрыдалась. Андрей продолжал ее поглаживать, выказывая участие, но внутри, в душе, все оледенело.
«Деверь?! Это вроде как брат мужа?! Да, так и есть. Выходит, эта пани замужем?! Как мне не повезло!»
Вот теперь мимолетное похотливое желание, на миг овладевшее им, схлынуло. И не в силах добиться ответа от паненки, он с суровостью во взоре посмотрел на словака в дрянненькой кольчуге, в плохо «заштопанных» кузнецом прорехах. На двух других воинах, помоложе возрастом, были обычные здесь кожаные доспехи, а значит, вряд ли они могли командовать этим маленьким отрядом.
— Наш замок обложили угры, ваша светлость, — тихим, виноватым голосом заговорил словак, не зная, куда девать свои большие, явно мужицкие ладони, больше привыкшие к лопате и топору, чем к мечу.
— Карл Повонский приказал нам увести пани Милицу, отрядил дюжину воинов, хотя в замке осталось всего три десятка… И сам вывел нас подземным ходом. А в лощине оказалась засада…
Воин тяжело сглотнул, дернув кадыком, пальцы с хрустом сжались в кулак — было видно, что он тяжело переживает случившееся. Андрей мог только посочувствовать, но даже этого делать не стал — для этого воина даже с участием сказанные слова могут стать оскорблением.
— Господин наш пал с мечом в руке, с ним погибла и половина ратных. Мы же уходили в горы, спасая пани. Отсиделись там три дня и двинулись по тропе к орденскому замку, ваша светлость. Пришли сюда, а здесь эти несчастные селяне…
Андрей только крякнул — их отряд не успел подойти на помощь, и за это опоздание потеряли свои жизни два десятка крестьян — мужчин, женщин, стариков и детей, полегших всем скопом под мечами.
Спасать было некого! Он даже не смотрел в ту сторону — вид изрубленных людей, над которыми, несмотря на позднюю осень, роились скопища мух, был тягостен не только для него, но и для всех крестоносцев.
— Мы забрались на скалу, — словак снова сглотнул, — и отбивались два дня. Потеряли еще троих. Нас бы перебили из луков, но угры стрел не метали. Они, видно, хотели взять живьем нашу пани. Да и штурмовать наше убежище решили только раз, и то неудачно. Отбились сразу. И вот сегодня они снова пошли на приступ, а тут, ваша светлость, и вы с отрядом подоспели.
— Вы наш спаситель, — промолвила женщина, но таким голосом, что внутри Андрея все возликовало. — Я потеряла два года тому назад мужа, нынче деверя и замок. Вы, и только вы один!
Она так посмотрела на него, что Андрей чуть ли не подпрыгнул на месте. Пани оказалась вдовой уже пару лет и, видно, отошла от горя, раз так глядит. И с благодарностью, и с обещанием чего-то другого.
— Сегодня могли надругаться и надо мною, отправив в гарем какого-нибудь эмира…
— Пани Милица приказала нам ее убить, последнему из нас, кто бы остался в живых, когда угры взобрались бы на скалу, — тихо произнес воин.
— Вам нет нужды умирать, милая, — нарочито громко произнес Андрей, чувствуя, как податливо обмякло ее тело под ладонью. — Вы хотели попасть в «Три дуба»?! Мы идем туда и сопроводим вас. Вы в полной безопасности под нашей охраной.
— Благодарю вас, доблестный командор, самый славный и лучший меч крестоносцев. Ведь так о вас говорили?! И по праву, в этом и я убедилась. — Женщина снова склонилась перед ним, подставив ему на обозрение макушку, прикрытую чудными волосами. И, нежно взяв его грубую и большую ладонь своими бархатными ручками, прикоснулась к ней своими губами, но уже не сухими, а влажными.