— Кхм!
Милица осторожно кашлянула, выведя Андрея из ступора. Поморгав пару раз, он собрался с духом, но только смог почти проблеять:
— П-пани нечего обуть? Я распоряжусь…
— Нет-нет, отче! — Милица быстро-быстро замотала головой из стороны в сторону. — Я же на последнюю, — она всхлипнула и захлопала огромными ресницами, — исповедь! Я смиряюсь…
Она неловко потянула за шнурок плаща, пытаясь развязать, но дрожащими руками еще туже затянула узелок:
— Ой! Как же это…
— Погодите, — Андрей стал суетливо тянуть злосчастный кожаный шнурок, окончательно затягивая, — сейчас, сейчас…
Женское плечо коснулось его подбородка, ее грудь учащенно вздымалась. Нежнейшая кожа, не тронутая загаром, манила к себе ароматом спелых ягод и неизвестных цветов и трав.
Тонкая пульсирующая жилка на шее билась часто-часто, заставив и сердце Андрея бухать, как набат, причем в низу живота забилось еще одно, собирая все мысли в один растущий горячий комок.
— Не развязать! — Андрей резюмировал после минуты тщетных попыток. — Намертво!
— Я же не специально! — Милица, глаза которой в свете факела искрились бриллиантами влаги, шмыгнула носом совсем по-детски. — Плащ мне не мешает, отче…
— Ну что вы, — Андрей лихорадочно шарил рукой за спиной в поисках кинжала, — сейчас я перережу шнурок и…
Милица вытянула шею, задрав маленький остренький подбородок, и подалась вперед. Андрей скосил вниз глаза и уперся взглядом в мелькнувшее в складках плаща небольшое полукружие груди.
«Господи! — Андрей взвыл в мыслях. — Да что же это такое!»
Кое-как нащупав кинжал, он трясущимися руками осторожно просунул лезвие, стараясь не задеть кожу.
— Мамочка!
Милица негромко вскрикнула, и Андрей с ужасом увидел, что около ключицы начала набухать небольшая искрящаяся темная капелька и багряная дорожка устремилась под плащ.
— Перевязать надо! Рана ведь… — заикнулся было Андрей, но девушка с вымученной улыбкой покачала головой.
— Голова закружилась! — Она оперлась рукой о стену. — Вам-то вид крови привычен! Ваши раны, командор, пострашнее, наверное, были?
Она смотрела на него снизу вверх, расширенные голубые глаза казались в свете факела переливающимися драгоценными камнями. Она облизала пересохшие губы и покачнулась.
— Пани! — Андрей, вскочив, протянул ей глиняный кувшин с водой. — Выпейте! Вам полегчает!
— Какая вкусная вода! — Милица оперлась о стену, подобрав ноги под себя и скрыв пальчики под плащом. — А это, — она указала на разломанную краюху серого хлеба, — вся ваша трапеза?
— Ну, — Андрей, языком доставая из зуба застрявший с ужина кусочек копченой оленины, помялся, смущенно потупившись, — как-то так… Плоть укрощаем-с! Смиряемся…
— И как? Удается?
Ее голос был лишен малейшей тени иронии, а взгляд был наполнен таким благоговением, что Андрей, как ему самому показалось, покраснел до кончиков ушей.
— А мне вот нет! Плоть так и томится! Ах, отче, — она благодетельно склонила голову, сжала ладошки, коснулась ими лба и почти шепотом произнесла: — Если бы только вы могли меня понять…
Андрей постарался срочно подумать о чем-то отвлеченном, очень-очень отвлеченном и даже холодном, чтобы, как говорится, остудить огонь, пылавший в чреслах, но так и не смог оторвать взгляд от маленькой фигурки, сжавшейся в комочек.
«Как же! Мне тебя не понять! — Он поерзал, стараясь незаметно сдвинуть ноги поближе. — Плоть она умерщвляет! Моей плотью уже гвозди скоро забивать можно будет…»
А вслух спросил, желая хоть как-то направить ставший опасным разговор в нужное русло:
— Когда ты в последний раз была на исповеди, дочь моя?
Она, не поднимая головы, прошептала:
— В прошлом месяце… Наш священник, отец Аврелий… Он часто меня исповедовал, отче! Упокой, Господи, его душу, молодой ведь был еще! — Милица, вздохнув, перекрестилась. — Перед тем как преставился сам, успел отпустить грехи нам, прихожанам, и отдал Богу душу!
— А что случилось? — Андрей участливо воздел очи горе.
— Сгорел от лихоманки. — Она еще раз вздохнула и поджала губки. — Господь забирает самых достойных…
— Понятно! — протянул Андрей. — Ну, тогда, я думаю, твоя исповедь не затянется! Подойди, дочь моя!
Она торопливо соскользнула с топчана, при этом наступив на кончик плаща, и чуть не упала. Андрей, соскочив, успел подхватить ее.
— Плащ! — Он поднял с пола выроненный кинжал, но Милица забрала его.
— Я сама, отче! А то вдруг, — она смиренно опустила глаза, — ваша рука снова дрогнет…
Наконец шнурок был разрезан, и Милица стянула с плеч мешковатый плащ. Под ним оказалось серое домотканое платье.
— Отче, — неожиданно кокетливым голосом произнесла она, стыдливо прикрыв руками грудь, белоснежной бархатистой кожей оттенявшую грубую холстину, — только скажите честно: я похожа на кающуюся грешницу?
— На самую прекрасную грешницу! — рухнув на топчан, хриплым голосом произнес Андрей. — Пани Милица, я надеюсь, вы не столь грешны, сколь очаровательны?
— Ну, отче, — она расхохоталась, откинув голову, серебристым смехом, отразившимся от каменных стен, и взглянула с соблазнительной полуулыбкой и, как бы невзначай, обвела розовым язычком влажные пухлые губы, — вам виднее! И часто вы с закоренелыми грешницами имели дело? Опыт, видно, большой!
— Ну, только если с ведьмами! — Андрея словно ушатом холодной воды окатило. — Говорят, их тут сжигают?
Он прекрасно понял, зачем пожаловала Милица.